Ирина Бусыгина: Европейские и российские регионы: стратегии выживания в эпоху глобализации

Руководитель Центра Региональных политических исследований МГИМО

Интеграция, и глобализация усиливают, обостряют как межнациональную, так и межрегиональную конкуренцию (более того, происходит быстрая глобализация самой конкуренции, прежде всего на информационных и финансовых рынках). При этом глобализация, естественно, не заботится о равенстве условий конкуренции- глобальная конкуренция бескомпромиссна и приобретает монопольный характер. Иной характер имеет конкуренция в условиях западноевропейской интеграции: Европейские Сообщества с самого начала признали необходимость проведения не только особой конкурентной, но и антимонопольной политики- так, Парижский, и Римский Договоры содержат соответствующие главы. В качестве основных целей этой политики были выдвинуты: противодействие барьерам на пути товаров и услуг, предотвращение концентрации экономической мощи, а также предотвращение предоставления помощи со стороны государств-членов, искажающей условия конкуренции.
Глобализация абсолютно равнодушна к тому, насколько равномерно идет процесс (целые государства и социальные слои из этих процессов выпадают(1) ), в то время как интегрирующееся, наднациональное объединение проводит региональную (или структурную) политику, а также политику сплочения(2) . Очевидно, что преимущества углубления интеграционных процессов не равномерно распределены по территории ЕС, но неизбежно появляются регионы-«победители» и регионы-«проигравшие». Таким образом, политика ЕС направлена как на компенсацию регионам негативных последствий интеграции, так и на усиление конкурентоспособности регионов(3) .
Регионы ЕС оказались сегодня в двойственном положении: с одной стороны, они, казалось бы, должны легче адаптироваться к процессам глобализации, поскольку часть этих процессов им знакома в связи с созданием Единого внутреннего рынка, с другой же стороны, регионы ЕС защищены границами Союза (ЕС как «европейская крепость») и его региональной политикой, прежде всего посредством ее функции перераспределения. Правда, в последние годы на смену прежней региональной стратегии перераспределения уверенно пришла стратегия мобилизации внутреннего (эндогенного) потенциала региона, попытки повысить его конкурентоспособность, а, следовательно, подготовить его не только к углублению интеграции, но и к восприятию процессов глобализации. В отстающих регионах региональная политика ЕС нацелена на формирование отношений тесного сотрудничества между экономическими акторами и местными политическими институтами, усилия направлены на то, чтобы создать инновационные системы для поддержки конкурентоспособности бизнеса на региональном уровне, чтобы отстающие регионы были по крайней мере способны на институциональную имитацию происходящего в передовых регионах.
Экономические структуры прежде всего улавливают импульсы глобализации, а уже потом к ним подстраиваются политические институты и практики. Конкурентоспособность и «укорененность» мульти- или транснациональных корпораций (ТНК) в сильной степени зависит от наднациональной, национальной и региональной/локальной среды, в которой они оперируют. При этом «глобальный – локальный порядок»(4) подразумевает ограничение национального уровня и передачу ряда функций как местным и региональным, так и наднациональным институтам. Институты, действующие в разных территориальных масштабах будут влиять на ТНК по различным направлениям. Кроме того, региональные структуры предпринимают попытки усилить конкурентоспособность местных фирм, модифицируя политику по отношению к рынку труда, образованию и профессиональному обучению, местному венчурному капиталу и пр. Проведенные исследования подтвердили существование как неудачных попыток, так и ряда «по-настоящему успешных инновационных местных экспериментов»(5) .
Особенности поведения агентов глобализации в регионе зависят главным образом от институциональной среды, вернее, от ее плотности. В свою очередь плотность среды определяется несколькими факторами:
— самого наличия разнообразных институтов в регионе, включая сюда региональные и местные власти, фирмы и предприятия, финансовые институты, торговые палаты, агентства по подготовке и переподготовке персонала, торговые ассоциации, агентства по развитию, инновационные центры, технологические парки, высшие учебные заведения (университеты), агентства по обслуживанию бизнеса и прочие. Очевидно, наличие институтов в регионе является необходимым, но явно недостаточным условием для создания плотной институциональной среды-
— высокий уровень взаимосвязей и контактов между различными институтами. Системы контактов и взаимообменов подразумевают не только знание друг о друге, но воплощаются в общие правила и нормы поведения (формальные и неформальные), различные соглашения и контракты, что позволяет создать т.н. «социальную атмосферу» в регионе(6) .
— способность институтов к быстрому и согласованному реагированию, адаптации в ответ на изменяющиеся условия и признание участниками того, что они вовлечены в общее дело, общее предприятие, иными словами, — разделяемый общий интерес.
Исходя из вышесказанного, плотность институтов в регионе можно определить как комбинацию факторов, включающих межинституциональную взаимозависимость, коллективное представительство акторов посредством многих институтов, общие приоритеты и цели развития региона, наконец, общие культурные нормы и ценности. Важным оказывается не только наличие институтов per se, но сам процесс институционализации, стремление к описанному выше идеальному состоянию. Можно предположить, что высокая плотность институциональной среды характерна лишь для немногих европейских регионов, в большинстве же существуют серьезные сдерживающие факторы для ее развития, в частности, особенности менталитета населения регионов, системы патронажа и пр.
Уже с середины 80-х годов в ЕС начинают появляться исследования, показывающие и рассматривающие инновационные сети на региональном уровне, связывающие фирмы, посредников, научно-исследовательские институты, местные и региональные политические институты, агентства по развитию и технологические бюро. Такие сети особенно характерны для регионов с развитой системой мелких фирм-субподрядчиков. Классические примеры таких регионов – Баден-Вюртемберг в Германии, Эмилия-Романья и Тоскана в Италии(7) . Саския Сассен обращает внимание на стратегическую роль в процессах глобализации, которую играют т.н. «глобальные города»- на территории Европейского Союза это Лондон, Париж, Франкфурт, Берлин, Амстердам. Глобализация резко увеличивает масштаб, сложность и скорость трансакций, давая, тем самым, мощный импульс для развития центральных функций- города становятся ключевыми местами по производству услуг(8) . Нарастает конкуренция между метрополитенскими центрами и регионами, при этом города, как правило, оказываются в более выгодном положении, будучи более компактными территориально. Территории же регионов, напротив, как правило, разнородны, а, значит, менее мобильны и не имеют консолидированного интереса.
В центральных регионах формируются эффективно действующие системы обучения, при этом инновационные находки «транслируются» в региональное гражданское общество и местную политику. Это регионы, умеющие «думать» и действовать стратегически. В них формируются региональные коалиции, в которые входят региональные отделы администрации, региональные агентства по развитию, торговые палаты, агентства по профессиональной подготовке кадров, исследовательские институты и университеты, консультационные бюро, частные компании, различные ассоциации и союзы. Так формируется гибкая и быстрореагирующая институциональная среда. В качестве примеров рассмотрим более подробно особенности регионального развития Эмилиии-Романьи и Баден-Вюртемберга, «интеллигентных» регионов, как их называют.
Развитие «региональной модели» Эмиии-Романьи основано на динамичной и гибкой сети мелких фирм- регион занимает 8-е место среди регионов ЕС по показателю ВВП на душу населения, в середине 90-х годов безработица в регионе составляла 3,8% против 10,8% в среднем по Италии. Для Эмилии-Романьи характерна сильная институциональная поддержка: децентрализованная система услуг для бизнеса, поддерживаемая региональными и местными властями. Не вдаваясь подробно в особенности хозяйственной структуры региона, рассмотрим политическую составляющую регионального успеха. Именно региональные власти инициировали формирование плотной институциональной среды в регионе, новых форм сотрудничества между государственными и частными акторами, формирование этики сотрудничества. При этом основная цель институцинальной поддержки со стороны региональных властей заключалась в диффузии знаний и нововведений по всему региону- основой этой стратегии стало учреждение регионального агентства по развитию (ERVET) в 1974 году(9) .
В начале 90-х годов после региональных выборов, региональные власти попытались оценить эффективность стратегии регионального развития, при этом ключевой проблемой оказалась растущая асимметрия между недостаточными компетенциями региональных властей и усиливающейся вовлеченностью региона в процессы глобализации и интеграции. Систему региональной институциональной поддержки бизнеса, основанную по поддержке местных по происхождению и лояльных местным сообществам фирм, необходимо было «подстроить» к новым условиям.
Озабоченность региональных властей вызывает чрезмерная централизация итальянского государства, необходимость перестройки государственной системы, увеличения компетенций и ответственности регионов(10) .
С этой точки зрения власти федеральной земли Баден-Вюртемберг, одного из наиболее процветающих и экономически и политически мощных регионов ЕС, имеют несравненно большую “свободу маневра”. Как и Эмилия-Романья, регион имеет плотную институциональную среду, опирающуюся на поддержку региональных и местных властей, прямые связи “глобальной” экономики и земельного правительства. Баден-Вюртемберг занимает особое место в литературе, посвященной глобализации и региональному развитию- регион рассматривается как наиболее успешный пример партнерства регионального правительства, фирм высоких технологий, финансовых и научно-исследовательских организаций(11) . Именно плотная региональная среда позволяла региону сохранять высокие темпы развития.
К середине 90-х годов однако в регионе стали заметны признаки экономической стагнации и сокращения занятости(12) . Согласно стратегии регионального развития, принятой правительством Баден-Вюртемберга, согласованные усилия политических и экономических акторов и последующее создание новых регионально-международных сетей лежат в основе продвижения региона в сектор высоких технологий. Земельным правительством был принят т.н. “сетевой подход” (как стратегия и как структура), делающий акцент на отношениях сотрудничества между автономными региональными акторами – государственными и частными. Политическая субсистема должна была выступать координатором деятельности экономических акторов для достижения политических (полная занятость и социальная стабильность) и экономических целей, при этом эта субсистема должна была стать неким агентом, “сводящим” людей с общими интересами, поддерживающими процесс принятия решений и облегчающим их быстрое осуществление. Таким образом, речь шла об обеспечении экономическим инициативам благоприятного политического климата.
В 1993/94 гг. региональное министерство экономики в рамках принятой стратегии инициировало проект по интерактивному телевидению, ведущую роль в котором играли глобальные акторы, такие как Дойче Телеком, Алкател, Бош Телеком, Хьюлетт Паккард и АйБиЭм. Как утверждают А.Кох и Г.Фукс, провал этого проекта, все уменьшающаяся заинтересованность в нем глобальных акторов, говорит как о трудностях совмещения локального с глобальным, политических задач с экономическими, так и о недоработках самого “сетевого подхода”(13) . По их мнению, неудачи проекта связаны с недостатком солидарности, вовлеченности в общее дело акторов различного уровня, их разное понимание приоритетов проекта, что приводило к постоянным напряжениям и конфликтам. К тому же в земле состоялись выборы, и новый министр экономики не был столь же вовлечен в проект, как его предщественник.
Действительно, попытки вовлечь глобальных акторов в регионально мотивированные и регионально сконструированные сети могут оказаться неуспешными, даже в таком «интеллигентном» регионе как Баден-Вюртемберг. Политические и экономические субсистемы имеют разные ценности (легитимность и прибыль), разные интересы и цели. Однако общий вывод Коха и Фукса представляется излишне категоричным и генерализованным, предстоит собрать больше эмпирического материала относительно результатов институциональных экспериментов в передовых регионах с тем, чтобы сделать аргументированный вывод о связи поведения глобальных акторов в зависимости от политического климата в регионе.
Ф.Тодтлинг указывает на усложняющую географию «полюсов инноваций» в Западной Европе: метрополитенские регионы, как и прежде, сохраняют роль инновационных центров, однако к ним добавляются новые центры, примыкающие к метрополитенским или расположенные в промежуточных и периферийных регионах. В качестве примеров можно назвать Город науки к югу от Парижа, регионы к северу и востоку от Лондона (Коридор М4), террритории вокруг Мюнхена(14) . Важно однако указать, что, поддерживая собственные высокие темпы роста, «глобальные» регионы и города редко становятся «полюсами роста» для примыкающих территорий, напротив, часто оказывая на них дестабилизирующее влияние. Обратим внимание еще на одно обстоятельство: метрополитенские, «продвинутые», сильные регионы все более отчетливо формируют собственный интерес в системе Евросоюза, отличный от интересов других европейских регионов. Сказанное можно продемонстрировать на отношении к мероприятиям региональной политики ЕС: сильные регионы выступают против политики перераспределения средств через Структурные фонды, видя в этом угрозу для свободной конкуренции, для своего развития(15) .
Центральные регионы вполне естественно могут становиться и становятся ядрами формирующихся «регионов-государств», новых экономически специализированных регионов с высокой конкурентоспособностью и вовлеченностью в глобальную экономику. В отличие от прочих типов регионов, по-разному реагирующих на процессы глобализации, эти регионы сами являются порождением этих процессов (порождение «невидимой руки глобального рынка»)(16) . Для повышения своей привлекательности «регионы-государства» могут создавать новые институты с целью поддержки инновационных стратегий. Границы регионов-государств могут не совпадать с государственными границами и не являются для них угрозой. Это естественные экономические зоны: на территории ЕС в качестве примеров «регионов-государств» можно назвать север Италии, регионы Каталонию, Эльзас-Лотарингию. Многие подобные регионы находятся в процессе становления, причем ЕС явно запаздывает на этом пути по сравнению с регионами Юго-Восточной Азии или США. К.Омэ выделяет основные критерии «регионов-государств», а именно:
— связь с глобальной экономикой, а не с национальным государством- связи поверх религиозных, этнических или расовых различий-
— население от 5 до 20 млн.чел. («регион-государство» должен быть достаточно мал для того, чтобы его жители разделяли общие экономические и потребительские интересы, но достаточно велик для создания транспортной инфраструктуры и инфраструктуры деловых услуг высокого качества)(17) .
Представляется важным добавить и то, что «регионы-государства» не покрывают всю или большую часть национального государства или наднационального объединения (ЕС). Их появление не приветствуется традиционными политическими институтами и политиками, поскольку интересы сторон могут существенным образом расходиться. Так, лидеры регионов – главы союзов предпринимателей, главы администраций ТНК и региональные и местные власти – явно не будут разделять перераспределительные цели региональной политики, поддержку «бедных» регионов или кризисных предприятий и отраслей промышленности во имя национальных (или наднациональных) интересов, но предложат стратегию «полюсов роста», когда процветающий «регион-государство» будет «подтягивать» темпы развития окружающих регионов. Традиционным политическим институтам, видимо, предстоит серьезно адаптироваться к такому подходу.
«Чтобы управлять лучше, надо управлять меньше». По мнению К.Омэ, региональное участие в экономике без границ способно повысить жизненные стандарты по всей территории, в то время как экономическая политика на национальном и тем более на наднациональном уровне (ЕС) неизбежно приводит к появлению заинтересованных групп и недобросовестных политиков. Центральная (тем более наднациональная) власть вообще не способна понять объем и магическую привлекательность процессов глобализации(18) . Глобалист выступает против интеграционистов. Такой подход представляется не бесспорным, возможно, слишком упрощенным.
Глобализация не означает территориальной гомогенизации, отказа от территориальных различий и особенностей, но добавляет новые аспекты к жизни региона, новые условия деятельности и развития. Европейские регионы демонстрируют разные реакции на процессы глобализации, причем региональные «ответы» на процессы глобализации сами становятся частью процессов глобализации: существует структурный процесс глобализации, обладающий собственной логикой, и его действие территориально различно, он благоприятствует одним регионам больше, нежели другим. Регионы не могут «отменить» глобализацию, но могут выбрать и реализовать наиболее оптимальную стратегию, хотя шансы у различных регионов, естественно, неравные. Возможности адаптации регионов к процессам глобализации будут зависеть не от конкуренции между фирмами, но от конкуренции форм, то есть создаваемых институтов (not competition of firms but competition of forms)(19) .
Глобализация усиливает фрагментацию пространства Европейского Союза, при этом усиливается дифференциация не только между отдельными типами регионов, но и внутри каждого типа. По мнению экспертов, Европейский Союз еще далек от той идеальной картины, когда импульсы глобализации будут улавливаться всеми регионами(20) . Так что мероприятия коммунитарной региональной политики будут играть важную роль и в будущем, будучи призванными если не уменьшать, но по крайней мере сдерживать нарастание межрегиональных диспропорций.
Регион в эпоху глобализации не в состоянии решить собственные проблемы. Региональные решения региональных проблем не являются гарантией социальной стабильности и экономического процветания региона- региональные институциональные инновации не являются достаточным условием – речь идет о взаимоотношениях и характере взаимозависимости между региональными/локальными трансформациями, стратегиями корпораций и национальными и наднациональными стратегиями развития.
Иной логике подчиняется ситуация в России. Слово «регионализация» было одним из наиболее популярных в 90-е годы, что отражало резкое повышение роли регионального фактора в России. При этом оценки регионализации были (и остаются) полярными. Если одни исследователи видят в ней нормальную реакцию многосоставного по сути общества на прежний сверхцентрализм, противопоказанный полирегиональной и полиэтнической стране, то другие считают регионализацию злом, «несчастьем» России, ведущим к нарастанию сепаратистских тенденций и, в конечном счете, к разрушению территориальной целостности страны.
Я придерживаюсь первой точки зрения. На мой взгляд, регионализация, во-первых, есть абсолютно нормальный процесс для России, а, во-вторых, сама по себе она скорее нейтральна по отношению к проблеме единства и интеграции страны. Единство страны определяют другие условия: история страны, уровень ее развития, особенности политической культуры и организации управления и пр. Так что адекватная стране регионализация скорее может быть инструментом укрепления территориального единства страны, нежели вечной для него угрозой(21) . Главным позитивным следствием регионализации страны стало резкое расширение вариантов развития территорий страны, внутреннего разнообразия и сложности государственного управления.
Регионализация в России состоялась в 90-е годы., важно подчеркнуть, что при этом обнаружились совершенно фантастические размеры межрегиональных контрастов, контрастов в уровне и качестве жизни, имеющие совершенно «неевропейские» масштабы. Действительно, сравним, скажем, Москву и Республику Тыву или Калмыкию. Очевидно, что речь здесь идет даже не о разных уровнях, но о разных стадиях развития этих регионов. Данная ситуация, есть, помимо прочего, и отражение извечного российского уже упомянутого сверхцентрализма, преодолеть который крайне непросто и который воспроизводится не только на общероссийском, но и на региональном уровнях. Контрасты и конфликты «центр-периферия» вообще наиболее «популярны» для России и всегда углубляются на новых витках развития. Так, сегодня Москва стала феноменом «новой» экономики, пост-современного образа жизни, предметом и острой зависти, и резкой критики. Отрыв ее от периферии увеличивается: модернизация и вестернизация центров развиваются на фоне одичания периферии.
Такие особенности регионального развития России, естественно, не могли не сказаться существенным образом на вхождении страны в глобализацию. Этот процесс резко усиливает фрагментацию российского пространства, причем не только экономическую, но и политическую, происходит и укрепление «центро-периферийной» структуры российского пространства. Важно отметить, что в отличие от европейского контекста, где, как мы видели, глобализация резко усиливает конкуренцию между регионами, в России речь по крайней мере пока не может идти и о полноценной конкуренции. Налицо несколько так называемых «точек входа» глобализации, по отношению к которым все остальное пространство представляет собой периферию, куда импульсы глобализации доходят либо гораздо слабее, либо вообще в опосредованном виде («заимствованная глобализация»). На огромной территории страны существует лишь один «глобальный» город – Москва, уже наша «вторая столица» — Санкт-Петербург – претендовать на глобальность явно не может.
Обратим внимание на различия федеральных и региональных приоритетов относительно глобализации, «открытости» страны и региона. Ряд региональных администраций, например, Нижегородской и Самарской областей, Республики Татарстан проводили и пытаются до сих пор проводить более либеральную политику по сравнению с федеральной в отношении международных связей. В этих регионах были приняты более либеральные законы, позволяющие иностранным кампаниям инвестировать средства в их экономики.
Как полагает А.Макарычев, геополитические приоритеты России как целого противостоят/не совпадают с геоэкономическими приоритетами регионов, которые к тому же, естественно, сильно различаются между собой. Однако и геоэкономическое видение пока не является устойчивой характеристикой российских региональных элит, развитие геоэкономических подходов тормозится такими факторами как инерция советских времен, дефицит в концептуализации региональной стратегии, зависимостью от федерального центра. Таким образом, «агенты глобализации» в регионах России недостаточно сильны для активного и успешного участия в процессе принятия решений на региональном уровне(22) .
Все это верно, однако хотелось бы отметить, что речь до сих пор шла о так называемой «административной» глобализации, то есть о более или менее успешных действиях региональных элит по «открытию» своего региона для зарубежного бизнеса. Между тем, глобализация – процесс гораздо более сложный и многомерный, это вызов не столько (и, может быть, не столько) для экономики, сколько для человека. Глобализация меняет мировоззрение, видение мира, его восприятие. И если мы посмотрим на региональную Россию с этой точки зрения, то проникновение «агентов глобализации» в регионы будет гораздо менее очевидным.
Сегодня ряд авторов говорит и обосновывает новую регионализацию России, в ходе которой глобализация играет одну из существенных ролей. Речь идет о том, что внутренние административные границы между регионами перестают фиксировать локализацию процессов экономической, социально-культурной и политической активности. Возникает новая пространственная организация общества, в которой особую роль играют факторы инфраструктуры и социо-культурной мобильности. Важнейшим обстоятельством является то, что новая регионализация не замыкается границами России, наша страна тем самым включается в современный общемировой процесс(23) .
Таким образом, можно предположить, что административно-политическая регионализация страны будет постепенно свертываться, будет идти процесс становления новых «культурно-экономических» регионов. Очевидно, что формируемая глобализацией новая пространственная структура еще более усилит фрагментацию страны и приведет к появления новых конфликтных линий. В целом можно ожидать, что наиболее существенными линиями территориальных конфликтов станут следующие:
— между «старыми» административными регионами и «новыми» культурно-экономическими регионами-
— внутри «старых» и «новых» регионов-
— между Москвой и остальной территорией страны-
— на региональном уровне: между столичными городами регионов и остальной их территорией.
————————————————
(1)Российские исследователи из Института проблем глобализации полагают, что основные перспективы развития человечества включают, в частности, углубление разрывов между развитыми и остальными странами и приобретение ими непреодолимого характера, прекращение прогресса за пределами круга развитых стран, социальная и финансовая деградация развивающихся стран (см. Практика глобализации: игры и правила новой эпохи. Под ред. М.Г.Делягина. М., 2000, сс.215-216)
(2)См. Economic and Social Cohesion in Europe. A new objective for integration. A.Hannequart (ed). L., 1992
(3)Здесь представляется существенным следующее замечание. Мы наметили отличия глобализации и формальной интеграции, выраженной в сознательном установлении правил игры на политико-институциональном уровне. Существует однако и неформальный уровень интеграции, лежащий вне политических решений, представляющий собой весь плотный слой взаимодействий, следующих за динамикой рынков, технологий, коммуникационных сетей и социальных обменов. (см. Bressand A., Nicolaidis K. Regional integration in a networked world economy. In: The Dynamics of European Integration. W.Wallace (ed). L., 1990, p.27). Именно на этом уровне, мне кажется процессы глобализации и интеграции проявляют значительное сходство.
(4)Пек и Тикелл характеризуют современную ситуацию как «глобальный – локальный беспорядок» (см. Peck J., Tickell A. Searching for a new institutional fix: the after-Fordist crises and the global-local disorder. In: A.Amin (ed) Post-Fordism: a Reader. Oxford, 1994
(5)Peck J., Tickell A., p.298
(6)Ibid., p.12-13
(7)Примечательно, что разные авторы приводят, как правило, одни и те же примеры «успешных» регионов.
(8)Sassen S. The Spatial Organization of Information Industries: Implications for the Role of the State. In: J.Mittelman Globalization: Critical Reflections. London, 1997, pp.37-38
(9)Cooke Ph., Morgan K. Growth Regions under Duress: Renewal Stretegies in Baden-Wuertemberg and Emilia-Romagna. In: A.Amin, N.Thrift, Globalization, Institutions and Regional development in Europe. Oxford, 1994, p.109
(10)Ibid., pp.104-106
(11)см., например, Wallace W. Rescue or Retreat? The nation state in Western Europe, 1945-93, Political Studies N42, 1994, pp.52-76
(12)Heidenreich M., Krauss G. Das baden-wuertembergische Productions- und Innovationsregime: Zwischen vergangenen Erfolgen und Neuen Herausforderungen. Stuttgart: ATFA, Arbeitsbericht N54, 1996
(13)Koch A., Fuchs G. Economic globalization and regional penetration: The failure of networks in Baden-Wuertemberg, European Journal of Political Research, N37, 2000, pp.57-75
(14)Todtling F. The Uneven Landscape of Innovation Poles: Local Embeddedness and Global Networks. In: A.Amin, N.Thrift, Globalization, Institutions and Regional Development in Europe. Oxford University Press, 1994, pp.74-76
(15)см., например, Clement W. Perspektiven nordrhein-westfaelischer Europapolitik. ZEI Discussion Paper C48 1999, SS.8-9
(16)Для определения «региона-государства» с точки зрения экономики используется понятие «промышленного кластера», понимаемое как территория, где сеть экономических акторов особенно плотна. Промышленные кластеры формируются не во всех регионах, в то же время в регионах с кластерной экономикой их может быть несколько. (см. Cooke Ph., Christiansen Th., Schienstock G. Regional Economic Policy and a Europe of the Regions. In: Developments in West European Politics. M.Rhodes, P.Heywood, V.Wright. L., 1997, p/192-193)
(17)Ohmae K., pp.80-81
(18)Ohmae K., pp.86-87
(19)Amin A., Thrift N. Holding Down the Global. In: A.Amin, N.Thrift (eds.), Globalization, Institutions and Regional Development in Europe, Oxford, 1994, p.258
(20)Lob H., Oel M. Informationsgesellschaft und Regionen. Wirtschafts- und regionalpolitische Aspekte der Europaischen Informationsgesellschaft. EZFF Tuebingen, Occasional Papers N14/1, 1997, SS.10-11
(21)см. также Трейвиш А., Артоболевский С. Введение: что такое регионализация и надо ли с ней бороться. В сб.: Регионализация в развитии России. М: УРСС, 2001, сс.3-9
(22)Makarychev A. Islands of Globalization: Regional Russia and the Outside World. ETH, Zuerich, Working Paper N2, 2000
(23)Княгинин В., Щедровицкий П. На пороге новой регионализации России. В сб.: Россия между вчера и завтра. Под ред. В.Преображенского и Д.Драгунского. М., 2003, сс.84-85

Оцените статью